В конце января “Урания-2” пришла на Огненную Землю, в самый южный город планеты — аргентинский порт Ушуаю. Это своего рода ворота Антарктики. Здесь собираются сотни туристов — за хорошие деньги на белых теплоходах перебираются они через пролив Дрейка посмотреть ледовый континент. А десятки сорвиголов делают то же самое на своих яхтах. Авантюризм таких искателей приключений мечется в узких улочках Ушуаи — этого, по сути, даже не города, а индейского поселка, дожившего до конца 20 века, лежащего в плотном кольце островерхих, белых от снега и ледников скал. В глазах прохожих восторг и веселье — они едут в Антарктиду!

“Урания-2”, дожидаясь своего часа, покачивается на волнах гавани, время от времени получая в свой красный борт заряды дождя со снегом. Рядом покачиваются более серьезные парусники поляков, австралийцев, англичан. В глубинах их кают-компаний мы получаем последние консультации. Мозг жадно впитывает любую полезную информацию, а что может быть ценнее чужого антарктического опыта!

“Семь футов, “Урания”! — и мы уходим в сторону пролива Дрейка, самого широкого на Земле пролива. У меня в папке листок с красивой печатью — официальное разрешение чилийских властей на посещение острова Горн. Погода хорошая. Свежий ветер поддувает в корму, пока мы идем по глубоким проливам между гористыми островами южной опушки Огненной Земли, подкрадываясь к острову Горн с северо-востока. Осуществляется, становится явью невероятное действие, знакомое лишь по книгам, рисованное воображением: сейчас, обогнув с востока последний островок этой цепи, мы увидим легендарный остров Горн. Мы не только увидим его. Мы войдем в его северо-восточную бухточку, единственную, где возможна якорная стоянка, и непременно хотя бы на несколько минут высадимся на берег...

Да, так думали мы до той минуты, когда без всякой подготовки, без всякого предупреждения, откуда-то сверху обрушился шквал — пришел очередной циклон. Море из синего стало белым от пены, через которую из глубины выворачивались, прорываясь на поверхность, могучие пласты зеленой воды. Краем глаза наблюдая за картинами этого бешеного натиска, окатываемые прозрачными валами на баке, мы торопливо застегивали массивные карабины штормового стакселя за стальную тетиву штага.

В сложившейся ситуации сожалеть о том, что мы не высадимся на остров, было неуместно. Можно, конечно, было развернуться и лететь попутняком обратно в Ушуаю, но мы преодолели и этот соблазн. Уваливаясь и постепенно освобождаясь из плена островов, теряя последние бухты с возможными якорными стоянками, вылетаем на простор пролива.

“Урания-2” ложится курсом на Антарктиду. Можно потерять многое, но нельзя терять главного.

Первые сутки — шторм в проливе Дрейка, волна 5-6 метров. Вторые и третьи сутки — просто крепкий ветер. “Урания-2” летает с горы на гору и в общем-то неплохо держит удары, которыми славится знаменитый пролив. Последние сутки перед Антарктидой яхта идет в окружении тысячи пингвинов Адели, плывущих, как и мы, к ледовым берегам из океана.

На четвертый день белым низким облаком ледников возник, приподнялся из моря остров Кинг-Джордж. Подходим ближе. Резкий, неприятный запах доносится с берега — это лежбища морских слонов! Проливом Нельсон обходим дурно пахнущий остров с запада и попадаем в пролив Брансфилд, доворачиваем еще градусов 60 налево и входим в залив Максуэлл.

“Урания-2” резво вспарывает спокойную воду, устремляясь в дальний угол залива — бухту Ардли, где расположена российская научная станция “Беллинсгаузен” — конечный пункт первого этапа нашей экспедиции, куда мы без устали шли последние три месяца.

На берегу у красных домиков — человек пятнадцать встречающих и примерно столько же пингвинов, которые стоят метрах в десяти от людей, приветственно растопырив крылья, и терпеливо ожидают, пока мы высадимся. В небо, в сторону станции с резким шумом уходит наша приветственная ракета. Ледовый континент ответил небольшой паузой, достаточной, чтобы сбегать в вагончик и выхватить из сейфа ракетницу, и вот над Ардли повисают разноцветные огни — это уже в нашу честь!

Незнакомые люди, но как в торжественных случаях мы похожи и едины: они на своей обжитой станции, мы — в тесной лодке. Всегда после тяжелой дороги первым делом полагается баня. К нашему приходу она набрала уже 110° и зовет — сил нет! Потом столовая, где зимовщики ждут нас с угощением, тостами, вопросами и рассказами...

С утра Константин Константинович — начальник 43 антарктической экспедиции — вывешивает в столовой план работы станции на текущий день. Читаем. В одном из пунктов значится: “техническая помощь экипажу первой российской яхты, посетившей Антарктиду”. И этот пункт реализуется моментально: решаются все наши проблемы, которые накапливались, пока мы тащились в тени чужих стран...

Сегодня “Беллинсгаузен” принимает очередную делегацию. На этот раз приехали китайцы — три человека. Они делают традиционный осмотр помещений и оборудования, пьют чай с печеньем в кабинете начальника экспедиции. И наконец, садятся в моторку и едут на “Уранию-2”. Что действительно может удивить китайцев в Антарктиде? Конечно же, парусная яхта! Начальник китайской антарктической станции — общительный, улыбчивый человек, которого все зовут профессором. Резвится он на яхте, как ребенок, фотографируется у штурвала, в ходовой рубке, на камбузе и даже прилегшим на койку. Константин Константинович рассказывает ему про нашу экспедицию, и профессор тут же приглашает нашу команду к себе на станцию отужинать.

Тем временем, в центре — на видном месте станции, где врыт столб с указателями направлений на лучшие в мире города, Артур разворачивает рекламную кампанию завода ВАЗ, который помог нашей экспедиции. На высоком футштоке поднят флаг ВАЗа. К столбу Артур подогнал “Ниву” начальника экспедиции — единственную легковую машину на “Беллинсгаузене”, поставил ее так, чтобы в композицию снимка вошли все эти составляющие, включая “Уранию-2”, стоящую в гавани на бочке. Он азартно изводил уже вторую фотопленку, когда подошел Аркадий и сказал, что машина очень грязная и это будет видно на рекламном фото. Недолго думая, они раздобыли ведро и щетку и начали мыть машину, что повергло в изумление Константина Константиновича, вышедшего на крыльцо: очевидно, мыли эту “Ниву” в первый раз...

От станции “Беллинсгаузен” мы намерены были идти на запад в сторону Новой Зеландии, но не против известных западных ветров, дующих в “ревущих сороковых” и “неистовых пятидесятых”, а ближе к Антарктиде. Моя подкрепленная какими-то обрывочными сведениями интуиция подсказывала: чтобы избежать встречных ветров, нужно идти, по крайней мере, южнее 60-го градуса южной широты, т.е. в самой непосредственной близости от материка, где идущие с запада на восток циклоны в своей южной зоне создают попутный восточный ветер. Бесспорно, этим маршрутом парусные яхты не ходят. Когда я делился этой идеей с яхтсменами, большинство из них не поддерживали ее и предрекали нам, в придачу к ужасающим по силе встречным ветрам, еще и проблемы с дрейфующим льдом, айсбергами и обледенением яхты. В официальных лоциях, однако, я находил больше поддержки, чем опровержения.

Так вот: на второй день ученые станции “Беллинсгаузен” — метеорологи и гляциологи взялись решать задачу “оптимизации дальнейшего маршрута парусной экспедиции”. После нескольких часов дебатов они вынесли решение: следовать 65-66-м градусом южной широты. Я был доволен, что идея получила столь мощное научное подтверждение, с удовольствием стряхнул с себя часть ответственности, поскольку теперь был вправе поделить ее со специалистами. Как будто чувствуя важность момента, Гидрометеоцентр России (его морской отдел, во главе с Сергеем Тимофеевичем Соколовым) прислал на “Беллинсгаузен” свою рекомендацию:

68-й градус южной широты!

Пять дней, проведенных на “Беллинсгаузене”, промелькнули как один. Удалось сделать много полезных дел: отремонтировали паруса, перевооружили бизань, поставив на нее трисель от грота, заварили глушитель двигателя, заправились водой. И гуляли. Сходили на лежбище морских слонов, собирали камни с отпечатками деревьев, пролежавших здесь более 10 миллионов лет, рыбачили с лодки у черной громады мыса Саффилд, вытаскивая на длинной леске ленивых, коричнево-золотистых нототений. Мы бродили по окрестностям острова, ощущая твердь земли и незыблемость камня.

Пять комфортных дней без постоянного предчувствия неведомой опасности. За эти дни мы так “вросли” в коллектив станции, что, когда наступил момент расставания, команду “Урании-2” просто невозможно было “выкурить” с базы: она растворилась, перешла в другое качество. Но, наконец-то мы собрались на яхте, подняли паруса, сделали прощальный круг под крики провожающих и пошли на выход из залива. С берега нам долго махали друзья! Отвечая им, мы все острее чувствовали тот рубеж, где кончалась беззаботная береговая жизнь и снова начиналась полная неизвестности, длиной в несколько тысяч миль, жизнь моряка-парусника в Южном океане.

Над Антарктидой белым молчанием нависла осень, мы уже крепко опаздывали. Собственно, до выхода в море Беллинсгаузена предстояло пройти не одну сотню миль вдоль Антарктического полуострова, через многочисленные острова и островки, где лежала настоящая Антарктида с ледниками и айсбергами. Это был архипелаг Палмера, куда мы и направили яхту. За трое суток движения на юг, отыскивая проходы между островами, пересекая стада айсбергов, мы дошли до узкого, забитого дрейфующим льдом пролива Лемер. Карт на этот район у нас не было, но мы знали, что справа по борту лежит море Беллинсгаузена, куда нам уже можно было сворачивать. Наличие льда в проливе Лемер подсказало решение идти именно туда. Даже появился азарт, хотелось испробовать “Уранию-2” во льдах.

Мы вошли в узкий, зажатый высокими скалами пролив, над нами висели грандиозные ледяные массы, яхта лавировала между льдинами, обходя большие, подминая мелкие. На льдинах лежали тюлени и морские коты. Когда яхта проходила в

3-5 метрах от них, они лениво поднимали головы, какое-то время смотрели недоуменно на странный красный, бесшумно движущийся механизм и засыпали снова. Наверное им казалось, что это нечто красное им просто снится.

Мы видели, как два кита размером с “Уранию-2” резвятся: они вылетали из воды, непутево раскинув пупырчатые плавники-крылья, и снова обрушивались в нее. Потом они заинтересовались яхтой и стали ходить рядом, так, что мы, стоя на палубе, ощущали запах и влагу их шумного дыхания. Дима, поднявшийся на бизань и снимавший оттуда наш проход, кричал нам: “кит проходит под яхтой, сейчас он вынырнет справа по борту!”

Птица, парившая высоко над нами, подчеркивала грандиозность ледников. Как ни готовы мы были увидеть необыкновенное, сейчас все были просто ошеломлены картинами дикой природы.

Где-то на выходе из пролива находилась украинская станция “Вернадский” (бывшая английская “Фарадей”). Я позвал ее по рации, даже не рассчитывая, что из каменного мешка, в который мы заплыли, выйдет ответный сигнал, но рубка “Урании-2” вдруг наполнилась четкой русской речью. “Вернадский” ответил. Мало того — пригласил посетить станцию и на мой наглый вопрос о бане сообщил, что она уже включена. Трудно, невозможно было устоять, мы с удовольствием зашли на “Вернадского” и провели там последние сутки перед выходом в Океан.

А при выходе из каменистых лабиринтов “Фарадея” я дважды посадил яхту на мель, так как она явно не хотела идти туда, куда правили мы. Второй раз она села основательно, шел отлив, и нос “Урании-2” приподнялся на добрых полметра. Завели на берег два якорных каната и шкотовыми лебедками набили их до звона, но это нисколько не помогло. Я вежливо попросил ее все-таки изменить свое решение и идти, куда надо. После этого мы качнули ее с берега за топ мачты фалом, и она неожиданно легко сошла с мели...

Мы аккуратно проследовали узким проходом между низенькими, каменистыми островами Галиндес, потом нащупывали путь между айсбергами, сидящими на мели, а за ними свободным от льдов и островов пространством синело море Беллинсгаузена.

И еще долго, оглядываясь, мы видели за кормой скалы и ледники Антарктического полуострова. Сверкающие на солнце айсберги стояли в глазах даже тогда, когда мы стали рифить грот, потому что пришел первый тихоокеанский шквал с северо-востока.

Г.Карпенко