Генна
СОСОНКО
КНЯЗЬ
| PRO MEMORIA |
Генна |
КНЯЗЬ |
|
|
В Нью-Йорке умер Леонид Александрович Шамкович. Первого июня ему должно было исполниться восемьдесят два года. С игрой, ставшей смыслом всей его жизни, Леня познакомился в Ростове-на-Дону, где родился и ходил в школу. Он закончил Политехнический институт в Ленинграде, трудный физико-технический факультет, но по складу ума был человеком гуманитарного направления, и профессией его стали шахматы. Бессчетное количество раз выступал он в первенствах обществ, различного рода чемпионатах, командных соревнованиях и Спартакиадах... Гроссмейстером стал довольно поздно, в 42 года, но тогда это было много труднее, чем сегодня, причем основной трудностью являлось даже не выполнение нормы, а просто командирование на международный турнир: конкуренция в советских шахматах была невероятная. Шамкович дважды становился чемпионом РСФСР, много раз играл в сильнейших турнирах того времени — первенствах Советского Союза, поделив в одном из них почетное пятое место. Когда он начал выступать в этих чемпионатах, в них играли еще Ботвинник, Керес, Бронштейн, потом Спасский, Геллер, Корчной, Петросян, Таль, Штейн, Полугаевский. В базе данных можно найти немало партий Шамковича с этими прославленными гроссмейстерами, но еще больше с Арониным, Нежметдиновым, Симагиным, Холмовым, Суэтиным, Фурманом, Багировым, Гипслисом, Лутиковым, Гуфельдом, Либерзоном. Элитные гроссмейстеры относились к Шамковичу несколько иронически. Может быть, это объяснялось тем, что в отличие от других гроссмейстеров второго ряда, пусть и уступавших корифеям по силе, но которым палец в рот класть опасно, с Шамковичем можно было позволить себе больше. Они знали, что тот может увлечься какой-нибудь романтической атакой, красивой, но не вполне корректной идеей, будет тратить массу времени, чтобы просчитать все варианты, попадет в цейтнот. Однажды в сильнейшем обоюдном цейтноте Полугаевский в партии с Шамковичем, сделав ход, побледнел: его соперник мог объявить мат в несколько ходов. «Предлагаю ничью!» — закричал Полугаевский. «Согласен!» — тут же остановил часы Шамкович. Он имел катастрофический счет с Корчным, выигравшим у него почти все партии. Однажды, когда Шамковичу показалось, что он добился желанной ничьей, и, полагая, что на доске пат, он проставлял уже половинку в графе результатов, Корчной указал карандашом на доске единственное поле, еще доступное, увы, его королю... Но гроссмейстером он был настоящим, с собственным лицом и игровым почерком, и не раз становился призером и победителем международных турниров, пусть и не самых представительных. Под настроение и получив свою позицию, мог победить кого угодно. На его счету выигрыши у Таля, Спасского, Бронштейна, Ларсена, Тайманова. Он прекрасно понимал игру и многое знал о шахматах, равно как и множество историй, приключившихся с ним самим и теми, кого он встретил за десятилетия пребывания в этом удивительном мире. Шамкович мог играть любые начала, но, как правило, открывал партию ходом королевской пешки, стремясь к открытым позициям и избегая вязкой, длинной игры. Сугубо позиционный стиль Сейравана, например, нередко избиравшего дебюты типа 1.c4 c5 2.g3 g6 3.Bg2 Bg7 4.Nc3 Nc6 был ему явно не по душе. «Ну, ты пошел уже Rb1? — спросил он как-то Ясера, поднимаясь из-за стола и заметив того тоже прогуливающимся по турнирному залу. «Только что», — отвечал Сейраван, недоумевая, чем такой естественный ход мог заинтересовать Шамковича, тем более, что он даже не подходил к его доске. Он был сильным теоретиком и регулярно писал обзоры для журналов «Шахматы в СССР», «Шахматный бюллетень» и рижского «Шахса». Над статьями работал тщательно, новые идеи не боялся обнародовать, и не случайно в 1965 году Михаил Таль пригласил помогать Шамковича в претендентском матче с Борисом Спасским. И хотя Таль проиграл тогда, отношения у них остались очень дружеские. На следующий год оба играли турнир на Майорке. После пяти туров Таль лидировал со стопроцентным результатом. В те времена советские гроссмейстеры в зарубежных турнирах, как правило, не ломали копья в партиях между собой, но субординация все же соблюдалась, к тому же в шестом туре, когда им предстояло играть друг с другом, у Таля были белые фигуры. Годы спустя Таль рассказывал о их совместной прогулке перед туром: «Миша, — начал Шамкович, — мне приснился ужасный сон. Мы играем в одном турнире и согласились на ничью до игры. Тур начинается, проходит час, другой, а вы продолжаете играть, как ни в чем не бывало. Моя позиция ухудшается с каждым ходом, я на грани поражения. Я говорю тихонько: Миша, что вы делаете? Но вы только улыбаетесь и закуриваете сигарету. И здесь я проснулся в холодном поту...» Таль засмеялся, и в принятом ферзевом гамбите гроссмейстеры разменяли к двадцатому ходу почти все фигуры... В 1974 году Шамкович эмигрировал из Советского Союза в Израиль. В Москве он с трудом сводил концы с концами, но уезжать в 51 год?! «С точки зрения многих моих родственников и друзей это был совершенно безумный шаг: в этом возрасте люди уже подумывают о пенсии, а не о том, чтобы коренным образом менять свою жизнь, — вспоминал потом Леонид Александрович. — Но я все же решился. На это имелись свои причины, отнюдь не только материальные». Когда на Олимпиаде в Ницце зашла речь о нем, и я в разговоре с Либерзоном назвал его Князем, Володя немедленно уточнил: «Бывший Князь, а ныне трудящийся Востока». Князь. Так звали его за осанку, манеру говорить, жесты. Среднего роста, с едва заметным коричневым родимым пятном у виска, проницательным взором карих глаз, он говорил не спеша, играя или анализируя, передвигал фигуры характерным, несколько высокомерным движением. Его часто называли Князем прямо в глаза, да и он сам участвовал в общей игре, цитируя порой во время анализа строки Высоцкого: «Шутить не могите с князьями...» Правда, и морщился, когда Янкель Юхтман в который раз повторял: «Из грязи да в князи...» |
