| ДАГОМЫС |
|
ЧУЖИЕ ЗДЕСЬ НЕ ИГРАЮТ |
|
ГЛАВНОЕ - НЕ РАССТРАИВАТЬ КОМАНДУ Екатеринбургский «Макс Вен» неуклонно движется к вершине — в прошлом году третье место, сейчас второе. С учетом состава команды такая постепенность как будто ни к чему, можно было бы сразу взобраться на высшую ступень пьедестала. Бессменный идейный вдохновитель «Макс Вена» Наум РАШКОВСКИЙ рассказывает об «этапах большого пути» и о том, какие обстоятельства пока еще мешают клубу проявить себя в золотом блеске. Создаю команду, понятно, я, больше «никто и никогда», мое имя котируется у руководителей области. Но чтобы создать команду, надо было в первую очередь найти спонсора. Им оказался большой любитель шахмат, в то время министр Госимущества Свердловской области Вениамин Максович Голубицкий. Отец у него тоже любит шахматы, в доме библиотека колоссальная. Другой умнейший и добрейший наш деятель, первый заместитель председателя правительства Семен Исаакович Спектор убеждал Голубицкого: «Возьмись за шахматы, эти ребята тебя не подведут», и он решил нам поверить. Согласился стать председателем окружной Федерации, потом и областной. Второй год Вениамин Максович — руководитель администрации губернатора Росселя. Официально — третья должность после председателя правительства. А замминистра Свердловской области Андрей Салов — кандидат в мастера по шахматам. Первая команда полностью состояла из свердловских шахматистов. В 2002 году в Екатеринбурге мы не попали в финальную шестерку. Тогда посовещались с Вениамином Максовичем и решили кое-кого пригласить. Взяли «иностранцев», Виталия Валерьевича Цешковского, например. Сыграли в отборе, попали в высшую лигу, тогда у нас появились Ваганян и Грищук. Свешникова взяли под впечатлением его успешной игры в Екатеринбурге. Однако в Тольятти в 2003-м снова сыграли плохо: пятое место, не вышли на Европу. На следующий год еще усилились. В Дагомысе-2004 у нас была очень хорошая команда, но первого места не заняли. Всему виной мое разгильдяйство… точнее, та доброта, которую нельзя проявлять в таких соревнованиях. Я разрешил Белявскому и Ваганяну сыграть в Бундеслиге. Первый приехал на начало чемпионата России, второй к концу. Команда была разобрана, мы плохо сыграли решающие матчи. Но видно было, что идем на подъем. Атмосфера у нас прекрасная, я старался набирать ребят, близких мне по духу, невзирая на возраст. Свешников (вообще говоря, мой антипод), и тот обалдел, какой климат в команде, несмотря на неудачи, которые иногда случаются. Что делать — сейчас пока срывы идут. Вот на этот раз: чем объяснить проигрыш Воронежу? Ладно, с Казанью — там примерно равные составы, кто-то чуть расслабился, и не получилось. Но здесь-то! Я им говорю: «Ребята, поймите, самый страшный шахматист — тот, у кого ноль очков». У меня, слава богу, опыт — сейчас мало у кого в мире такой есть. Но что бы я им ни говорил — что все здесь приличные шахматисты, что надо играть в нормальные шахматы, не дергаться — а прихожу на тур и вижу: у Грищука ферзь на g7! И он еще оправдывается. Я ему: «Что твой играет, 2.Bg5 — отвечай 2…d5! Всё, равная позиция! Чернышов — неплохой шахматист. Играй — если ты сильнее, то обыграешь, а если слабее, то тебе все равно, как ходить». (Ред. Эта нашумевшая партия будет опубликована в следующем номере «64» с примечаниями Константина Чернышова.) Был случай на командном чемпионате мира. Перед решающим матчем с Украиной спрашиваю Грищука: «Что собираешься играть?» Показывает мне вариант: он выигрывает пешку, но король в центре, позиция опасная. А в команде уже были случаи поражений в дебюте. Я тогда не выдержал, говорю: «Ребята, вы шахматисты сильные, но может, у вас еще слабо с пониманием? Если б Таль увидел эту позицию, он бы умер со смеху. И не только Таль... Так в наше время не играли. Говорите все, кто что собирается делать. Покажите мне позицию, на которую вы собираетесь пойти, а я решу, дать ли вам добро». Грищук избрал нормальный вариант и сделал ничью. Все, что я теперь умею — дать оценку позиции. У меня игровой момент слабее, ничего не сделаешь, но понимание-то никуда не ушло. Когда я работал с женщинами, то мог им даже схему какую-то показать, если что-то в дебюте поставлено не было. С Галлямовой, Прудниковой такие случаи были. Но если у человека все проанализировано вдоль и поперек, я способен только оценить — можно ли за команду такое играть. Помню, Шумякина подходит: «Вот, есть такая схема, очень острая, если соперница знает, то плохо. Но я думаю, что она не знает». Я смотрю на позицию — черт ногу сломит, ничего понять нельзя, понимаю только, что даже если той показывали, то запомнить все равно невозможно. Говорю: «Играй!» А с ребятами я вообще не лез. У каждого ведь свои анализы, они боятся, что завтра я кому-то тайны их выдам, еще что-то… |